ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ ЭКСПАНСИЯ США И РОССИИ: ОПЫТ СРАВНИТЕЛЬНОГО ГЕОПОЛИТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА

ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ ЭКСПАНСИЯ США И РОССИИ: ОПЫТ СРАВНИТЕЛЬНОГО ГЕОПОЛИТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА *

* Опубликовано в сб.: 200 лет российско-американских отношений: наука и образование. М., 2007. С. 37–47.

Утверждение о близости, или даже общности судеб исторического развития США и России уже давно стали общим местом в рассуждениях, правда, прежде всего не профессиональных историков, а политологов или политических деятелей. Отдельные яркие параллели в развитии двух наших стран не раз становились красочной метафорой или удачным образом, обычно для широкой и политически ангажированной аудитории, особенно если это отвечало текущей конъюнктуре, но гораздо реже служили основой для вдумчивого сравнительного исторического исследования.

Когда речь заходит об общности путей эволюции США и России в первую очередь вспоминают трансконтинентальный характер обоих держав и территориальную экспансию как магистральное направление становления и развития государственности. Сближает наши страны и тот факт, что Соединенные Штаты и Россия прошли долгий путь от периферийного положения в «семье наций» к вершинам мирового могущества, которых достигли одновременно.

Ключом для подобной близости судеб является географический принцип. Общность путей исторического развития США и России проявляется через способ взаимодействия государства и нации с окружающим его пространством. Географический фактор, таким образом, оказывается опосредованным политическими институтами, что выводит нас в сферу пересечения географического и политического, сферу интересов геополитики.

Основополагающим для геополитики является тезис о влиянии географической среды на внутреннее и внешнее развитие государства. Отсюда вытекает наиболее универсальное определение геополитики как научной дисциплины о закономерностях развития и взаимодействия государств в пространственном аспекте. Иными словами, речь идет об органическом синтезе двух начал, географического и политического, первое из которых является синонимом пространственной непрерывности, а второе связано с временно́й изменчивостью.

Важнейшей общей отличительной чертой, характеризующей США и Россию, является трансконтинентальный характер государств, каждое из которых занимает срединную часть (так называемый «хартленд») Северной Америки и Евразии соответственно. Господствующее континентальное положение сочетается с доступом к трем океанам – Атлантическому, Тихому и Северному Ледовитому.

Однако уже здесь видны важные различия. Соединенные Штаты имеют удобный выход к мировому океану практически с любой точки побережья, а океанические владения России – прежде всего закрытые акватории и суровые полярные моря; атлантическое и тихоокеанское побережье США открыты для судоходства круглый год, в то время как важнейшие порты России скованы сезонным ритмом ледостава. Наличие Панамского канала позволяет Соединенным Штатам свободно маневрировать своими силами между Атлантическим и Тихим океаном – ситуация, недостижимая для России. Не случайно, на протяжении последних четырех с половиной столетий российской истории наиболее острой геополитической проблемой являлось обеспечение доступа к открытым просторам мирового океана.

Кроме того, конфигурация береговой линии США позволяет использовать океаны в качестве внутренних линий коммуникаций, в то время как возможности России в этом плане являются гораздо более скромными. Как удачно подметил П.Н. Савицкий, основатель евразийской геополитической школы: «Какой бы выход в Средиземное море или к Индийскому океану ни нашла бы Россия, морской прибой не принесет своей пены к Симбирскому "Обрыву”. И Симбирску, вместе с необозримым кругом других областей и мест России-Евразии, придется все также ориентироваться не на обретенный выход к "теплому” морю, но на присущую им континентальность»^[1].

Таким образом, даже несмотря на провозглашаемое стремление России стать «империей четырех океанов» и колоссальные возможности отечественного флота во второй половине XX в., нашу страну следует классифицировать как сухопутно-континентальную, в то время как Соединенные Штаты традиционно позиционируют себя как морскую трансконтинентальную державу.

Подтверждением этого тезиса может служить следующий пример. Центры экономической и интеллектуальной жизни США группируются вдоль морских побережий: агломерация Бостон–Вашингтон, побережья Калифорнии и Техаса – а также в районе Великих озер, которые представляют собой крупную и важную водную магистраль, пусть и внутриконтинентльную.

«Центр тяжести» России, который приходится на европейскую часть страны, безусловно континентален; он имеет форму клина; его верхняя часть лишь касается побережий Балтийского и Черного морей, а нижняя – сужается, истончается с запада на восток, едва достигая Новосибирска и Кузбасса.

Подобную ситуацию выдающийся отечественный географ В.П.Семенов-Тян-Шанский описал следующим образом: «При громадной протяженности такой системы в широтном направлении всегда с того конца, откуда началась колонизация, находится гораздо более густо населенная и экономически более развитая территория, чем на противоположном конце»^[2].

Как можно заметить, Соединенные Штаты сумели преодолеть подобную проблему, установив своего рода паритет между восточным и западным «центрами тяжести» своей страны.

Существенно различается и уровень континентальной связности Соединенных Штатов и России, о котором можно судить по общей протяженности и плотности транспортных сетей – железнодорожной и автомобильной. Особенно явственно разница (не в пользу России) проявляется в случае со сквозными трансконтинентальными магистралями. В.П.Семенов-Тян-Шанский уподобил Россию постепенно суживающемуся зазубренному мечу, чей восточный конец утончается и слабеет, в результате чего эту часть «меча» оказывается достаточно легко «обрубить»^[3]. Контраст с Соединенными Штатами, которые «обеими ногами» прочно стоят на противоположных берегах континента, очевиден.

Следующую общую особенность развития США и России можно выразить при помощи взаимосвязанных понятий – экспансии и империи.

 До сих пор не существует общепризнанного определения понятия «империя», однако большинство исследователей имперского феномена согласны относительно следующих родовых признаков: наличие общеимперской идеологии; притязания относительно универсальности своих ценностей; сакрализация верховной власти; полиэтничный состав населения при господстве одного этноса; перманентный характер экспансии, которая может принимать различные формы – территориальную, экономическую, идейную^[4].

Официально Россия стала империей в 1721 г., однако принятие Петром I соответствующего титула следует рассматривать как институциональное оформление российского государства в качестве империи; первый шаг на этом пути был сделан еще в 1582 г., когда русские служилые люди перешли Урал и начали стремительное и неотвратимое покорение необъятных просторов Сибири. Падение монархии в России не стало концом империи, которая была воссоздана в новой форме и с новой идеологией на той же территории. Через полтора десятилетия после краха советской империи на повестку дня стал вопрос о возможности самоидентификации и эволюции России по пути либеральной империи.

Соединенные Штаты, в отличие от России, формально никогда не использовали имперскую титулатуру, однако имперский характер того, что принято именовать не иначе как Pax Americana, в реалиях сегодняшнего дня вряд ли вызывает какие-либо сомнения. Наличие демократических институтов и даже республиканской формы правления в рамках империи не может считаться чем-то необычным. История знает достаточно подобных примеров. Но лишь в Америке демократические принципы нашли наиболее полное воплощение, что дает нам все основания использовать для характеристики Соединенных Штатов термин «демократическая империя».

Американская империя не является недавним изобретением. Сто лет назад выдающийся американский мыслитель Генри Адамс писал: «Америка за сорок лет сделала такой гигантский шаг в сторону империи, что мир 1860 года отодвинулся к далекому горизонту и маячил где-то в одной плоскости с римской республикой Брута и Катона… Империя явно и неуклонно, год за годом, приближалась к критическому рубежу, и порою казалось, что президент ее был Сулла, а Маккинли – консулом» ^[5].

Однако в США последней трети XIX в., как в России в 1721 г., мы имеем дело с формальной констатацией активно идущего процесса. На путь имперского строительства Соединенные Штаты вступили еще в 1803 г. Покупка Луизианы, удвоившая территорию страны, стала первым сигналом того, что простым и суровым нравам фермерской республики придут на смену универсалистские устремления мировой империи.

В середине XIX в. на повестке дня оказался вопрос о направлении, в котором будет осуществляться строительство американской империи.

Северные штаты отстаивали либеральный и индустриальный вариант имперского строительства, Юг предлагал аристократическую и рабовладельческую альтернативу. Вплоть до Гражданской войны казалось, что одна страна строит одновременно две империи, основанные на несовместимых принципах.

Вновь, как и в случае с Россией мы можем говорить о поливариантности идейного содержания феномена империи в рамках одного государственного образования, но если в России речь идет о последовательной смене идеологических парадигм, то для США характерно их конкурентное сосуществование, пускай и непродолжительное.

Поразительное единообразие Соединенные Штаты и Россия демонстрируют и в плане идеологического наполнения имперской идеи.

Для обеих стран характерны такие отличительные черты идеологии как религиозно-этический характер, тесное переплетение идей национальной и духовной исключительности, убежденность в особом предназначении своей нации и государства, мессианство.

Идея богоизбранности, особенного духовного предназначения России нашла выражение в знаменитой формуле «Москва – Третий Рим», получившей свою завершенную форму в XVI в. Россия мыслилась как оплот истинной веры – православия, выступая в качестве земного отражения Небесного Иерусалима. Тесное взаимодействие государства и церкви рассматривалось в качестве основы для выполнения великого предназначения России. Позднее, уже в XIX в. православие заняло центральное место в триаде теории официальной народности.

Не следует абсолютизировать замену религиозной идеологии светской в советский период. С одной стороны, на базовом уровне в народе сохранилась верность православным традициям и ценностям, с другой – новая государственная идеология по совместительству выполняла функцию религиозно-этического учения.

У истоков Соединенных Штатов мы также находим представление о богоизбранности. Основание колоний Новой Англии должно было стать прологом к строительству нового Сиона, града на холме, идеального общества – Царства Божиего на земле. Новый Свет, по мнению переселяющихся туда пуритан, как нельзя лучше подходил для духовного и религиозного очищения, возрождения истинной христианской веры.

Стоит ли удивляться, что в середине XIX в. будущий президент США Джеймс Бьюкенен в качестве миссии американского народа обозначил необходимость «распространить благословенные христианскую цивилизацию и законы от одного конца этого необъятного континента до другого»^[6]. Ту же идею видный редактор, публицист и общественный деятель Джон О’Салливан выразил более поэтично: «На этих прекрасных просторах пространства и времени судьба предназначила нации множества наций показать человечеству превосходство Божественных принципов; установить на земле самый благородный храм, который когда-либо создавался для почитания Святого и Истинного Господа. Наше полушарие будет его полом, а крышей – твердь небесная, усеянные звездами Небеса; его приходом станет союз множества республик, в который счастливо войдут сотни миллионов»^[7].

С представлением о духовной избранности в обеих странах была тесно связано осознание своей национальной миссии.

С самого начала существования Соединенных Штатов как независимого государства повсеместное распространение получила идея о том, что молодая демократическая республика призвана служить образцом нового порядка в мире. Подобная убежденность характерна как для широких народных масс, так и для правящих элит. В середине XIX в. газета Washington Post писала, что предназначением американцев является «безгранично распространять великие принципы самоуправления»^[8]. С этим утверждением перекликается прощальное обращение к своим согражданам президента Эндрю Джексона: «Провидение… избрало вас в качестве "стражей свободы”, чтобы сохранить ее на благо человечества»^[9].

Схожие мессианские идеи мы находим и в России – вооруженная борьба с французской революцией, освобождение Европы из-под власти Наполеона, защита братских славянских и православных народов на Балканах, сохранение и упрочение православия. Еще более отчетливо представление о миссии России проявилось после октября 1917 г. Первое в мире социалистическое государство, колыбель пролетарской революции, Советский Союз должен был служить делу распространения коммунистических идей на весь мир.

Несомненные параллели можно обнаружить между советским марксизмом и либеральным интернационализмом, который в современных Соединенных Штатах выступает в качестве полуофициальной идеологии.

В первом случае, предназначение Советского Союза заключалась в том, чтобы осуществить мировую революцию, построить бесклассовое общество – венец тысячелетнего развития человечества, которое впервые за всю историю не будет знать социально-классовых противоречий, эксплуатации человека человеком и военных конфликтов.

Во втором – основной задачей Соединенных Штатов является распространение на весь мир таких западных ценностей как демократия и свободная рыночная экономика. По мнению главного идеолога либерального интернационализма Фрэнсиса Фукуямы, либеральная демократия представляет собой высшую форму государственного устройства, ее повсеместное установление будет автоматически означать отказ от насилия как инструмента мировой политики и приведет к установлению повсеместного мира на земле. Как гласит закон, сформулированный еще одним представителем этого направления Майклом Дойлом, либеральные демократии не ведут между собой войн, хотя им и не всегда удается избежать военных конфликтов с недемократичными государствами^[10].

Отсюда следует, что отношение Соединенных Штатов с другими государствами должны определяться степенью приверженности ценностям демократии и свободной рыночной экономики. Схожим образом, СССР строил свою внешнюю политику на основе двух противоположных принципов: пролетарского интернационализма (со странами социалистической и просоветской ориентации) и мирного сосуществования (c государствами враждебной системы).

Несмотря на типологическую схожесть российской и американской государственных идеологий, в большинстве случаев они оказывались несовместимыми.

 Этому есть два объяснения. Во-первых, идейные концепции и доктрины России и США занимают противоположные полюса идейного спектра.

Либерально-рыночная идеология США в равной степени равно враждебна консервативно-охранительной идеологии царской России и революционно-трансформаторской советской идеологии. С точки зрения Америки, изменения, произошедшие в России после октября 1917 г., не затронули главного: свободы и демократии в России стало меньше, царское самодержавие сменилось диктатурой партократии, сохранился и усилился государственный террор. Во-вторых, обе идеологии носят универсалистский характер, что не подразумевает признания права на существование иных идеологий. Как американская, так и российская империи убеждены в универсальном («общечеловеческом») характере своих ценностей.

Не удивительно, что стороны используют одинаковые методы для распространения своих ценностей и с равной готовностью прибегают к вооруженному насилию. Со стороны СССР можно вспомнить войну в Афганистане, ввод войск в Венгрию и Чехословакию. Стремление Соединенных Штатов «нести в мир» демократию и права человека привели к войне во Вьетнаме, вторжению в Ирак, а также к «гуманитарной интервенции» в Боснию и Косово.

Экспансия является ключевым инструментом имперского строительства и необходимым условием существования любой империи.

 Империя существует, пока она расширяется. Это расширение может проявляться по-разному – в виде присоединения территорий и создания колониальных владений, обустройства буферных зон и «поясов безопасности», формирования сфер влияния и установления марионеточных режимов, экономического проникновения и закабаления, экспорта идей и навязывания идеологии. При этом существуют две формы экспансии. Внешняя или экстенсивная экспансия подразумевает присоединение, подчинение или охват в какой-либо иной форме новых пространств или территорий. Внутренняя или интенсивная экспансия связана с хозяйственным освоением уже имеющихся территорий.

Развитие вширь не исключает развития вглубь, однако на практике не просто совместить внешнюю и внутреннюю экспансию. Успех при одновременном движении в обоих направлениях подразумевает филигранное «жонглирование» имеющимися ресурсами – людскими, материальными, финансовыми. Альтернативным решением является чередование периодов экстенсивного и интенсивного развития.

Имперская экспансия США подразделяется на четыре четко различимых (хотя иногда и накладывающихся друг на друга) этапа: (1)континентальный, (2)колониальный, (3)экономический и (4)военно-экономический.

Точкой отсчета континентальной экспансии является покупка Луизианы в 1803 г., а ровно через полвека были зафиксированы сухопутные границы основного массива американских земель. Импульс внешней континентальной экспансии был исчерпан в ходе Гражданской войны, хотя завершение внутренней континентальной экспансии приходится на 1890 г. – официальная дата закрытия «фронтира» – подвижной границы неосвоенных территорий.

Период между Гражданской и Первой мировой войнами является временем колониальной экспансии США. Наиболее важными заморскими владениями США стали Аляска, Гавайские острова, Филиппины, Пуэрто-Рико. Параллельно ряд независимых государств Центральной Америки и Карибского региона – Куба, Панама, Доминиканская Республика, Гаити и Никарагуа – превратились в американские протектораты. Завершающий аккорд колониальной экспансии связан с переходом под опеку США Каролинских, Марианских и Маршалловых островов в 1947 г.

Рубежом XIX–XX вв. датируется начало экономической экспансии США. Точкой отсчета в этом процессе следует считать доктрину «открытых дверей» (1899), которая стала эффективным средством реализации экономической мощи на международной арене и явилась логическим развитием теории «фронтира», о закрытии которого было официально объявлено менее десяти лет назад^[11].

Первоначально объектами экономической экспансии США являлись Китай и Латинская Америка, а после Первой мировой войны можно говорить о полномасштабном экономическом наступлении США на Старый Свет.

За четыре года кровопролития в Европе Соединенные Штаты превратились из государства-должника в государство-кредитора и стали центром мировых торговых и финансовых операций. В межвоенный период американцы практически полностью вытеснили британский капитал из Латинской Америки, а доллар впервые бросил открытый вызов фунту стерлингов.

Знаковым рубежом в расширении американской империи стала Вторая мировая война. Продолжение и интенсификация экономической экспансии, которая переходит на качественно новый уровень, сопровождается созданием военно-политических блоков, которыми как паутиной США опутали весь мир. Это позволяет говорить об этапе военно-экономической экспансии Соединенных Штатов, ее неотъемлемой частью является экспансия идеологическая.

В имперской экспансии России выделить аналогичные стадии несколько сложнее. Континентальный и колониальный этапы практически нерасчленимы между собой и, вероятно, их уместно рассматривать в качестве первого периода экспансии, продолжавшегося вплоть до окончания Второй мировой войны.

Вторым периодом имперского роста России является военно-политическая экспансия. Ее сопровождает экспансия идеологическая, хронологически начавшаяся на четверть века раньше – сразу после октября 1917 г.

Экономическая экспансия России как таковая отсутствовала – точнее она ограничивалась пределами, очерченными континентальным и военно-политическим господством. Выражаясь словами Иммануила Валлерстайна и Фернана Броделя, можно сказать, что в имперском строительстве России экономика следовала за военной силой, но никогда не опережала ее^[12].

До сих пор остается открытым вопрос, а осуществляла ли Россия колониальную экспансию в принципе, и если да, то где заканчивается метрополия и начинаются колонии? Действительно, особенности географического положения и доминирующие векторы экспансии России определило отсутствие у нашей страны классических колоний в форме заморских территорий. Единственным таким владением можно считать лишь Аляску, однако и тут благодаря континентальному сопряжению Евразии и Северной Америки морская граница является достаточно условной (отметим, что «колониальный» статус Аляски в рамках американской империи также не является бесспорным). В «сухом» колониальном остатке, таким образом, получаем лишь кратковременное русское поселение в Калифорнии (форт Росс) и несбывшиеся прожекты по присоединению Гавайских островов и Папуа–Новой Гвинеи («Берег Маклая»). Эти факты дают основание ряду авторов оспаривать факт наличия у России колониальных владений.

Несколько иную трактовку колониальная проблематика получает у исследователей, рассматривающих Россию и, в особенности, СССР как антиколониальную империю.

Если традиционный колониализм заключается в эксплуатации господствующей нацией всех остальных народов, то советская империя является уникальным случаем обратного. Об этом свидетельствует «отсутствие у русских в СССР… метрополии, каких-либо привилегий, признаков господства над "порабощенными” народами. Эксплуатация русскими объединенных с ними народов был напрочь исключена. Русские области… вынуждены были постоянно больше отдавать, чем получать от других народов, имевших свои национальные образования»^[13].

Противоположная позиция заложена в резолюции американского конгресса о порабощенных нациях, где среди прочих территорий и государств, «порабощенных» и «лишенных национальной независимости» Россией и коммунистами перечислены Украина, Белоруссия, Идель-Урал (то есть Поволжье и Урал), а также Казакия^[14]. До сих пор, в полном соответствии с резолюцией, каждый год президент США провозглашает третью неделю июля «неделей порабощенных наций».

Если следовать указанной логике, то существует гораздо больше оснований, чтобы назвать «порабощенными» и «лишенными национальной независимости» все территории Соединенных Штатов к востоку от Аппалачей, или, не ограничившись этим, требовать «освобождения и обретения независимости» племен и народов, проживавших на Манхэттене, в Виргинии, Массачусетсе до начала европейской колонизации!

Гораздо более продуктивным представляется использование иерархического подхода для выделения различных уровней владений Российской империи. Во-первых, это так называемое «ядро государства» – европейская часть России, Украина, Белоруссия. Для обозначения этой территории также используется термин «славянское ядро», что не совсем корректно, поскольку на указанных землях проживает значительное количество коренных неславянских народов (в первую очередь в Поволжье и на Урале). Еще до вхождения в состав российского государства эти народы существовали в тесном с ним взаимодействии, а впоследствии стали неотъемлемой частью как российской политической нации, так и наднационального русского суперэтноса. Во-вторых, это переселенческие колонии – Сибирь и Дальний Восток, слабозаселенные («ничейные») территории до начала их планомерного освоения Россией, иначе говоря – «великая пустошь». Продвижение на них России напоминает колонизацию британцами Канады, Австралии или же покорение американцами Дикого Запада. И, наконец, национальные колонии, изначально имевшие и сохранившие высокую плотность коренного населения, которые распадаются на две группы: традиционные общества Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии с одной стороны, и принадлежащие к «европейскому дому» Прибалтика, Польша и Финляндия.

Важное отличие имперского строительства в США и России заключается в соотношении внутренней и внешней экспансии.

 Американцы традиционно успешно сочетали оба этих элемента, прежде всего путем их чередования. Присоединяемые земли осваивались и вводились в хозяйственный оборот в рекордные сроки. Для России, в отличие от США, характерно безусловное преобладание внешней экспансией над внутренней – освоение присоединенных территорий осуществлялось медленно и с большими трудностями, что особенно явственно проявлялось в Сибири и на Дальнем Востоке – российское Приморье так и не стало аналогом американской Калифорнии.

Подобные диспропорции развития объясняется тремя факторами.

Во-первых, естественными препятствиями для внутренней колонизации России служат наш суровой климат и огромная протяженность территорий. Достаточно сказать, что граница между США и Канадой – 49° с.ш. находится южнее широты Москвы – 56° с.ш., расстояние между Санкт-Петербургом и Владивостоком в два раза больше, чем между Нью-Йорком и Сан-Франциско, в то время как Приморский край лежит на широте Орегона, а вовсе не Калифорнии. Во-вторых, в распоряжении США за счет иммиграции имелись гораздо более обширные людские ресурсы, в то время как России приходилось полагаться главным образом на свое население, свобода передвижения которого, вдобавок, существенно ограничивалась различными административными установлениями. Наконец, идеологический климат США гораздо более российского благоприятствовал «броску в неведомое» – для американцев характерны свобода, индивидуализм, автономность (сетевая структура) многих элементов государства и общества. Россию, напротив, отличают коллективизм (общинность), приверженность традиционным, проверенным ценностям, иерархический характер государственного устройства, мелочное регулирование жизни и деятельности различных слоев населения. Американцы требовали от своего правительства лишь одного – максимальной свободы в освоении новых территорий (ее апогеем стал закон о гомстеде 1862 г.). В России подобные действия мыслились и осуществлялись как государственная задача, но огромные расстояния сковывали действия и без того неповоротливой бюрократической машины, а инициатива снизу, как правило, не только не поощрялась, но и наказывалась.

Сравнительный анализ магистральных направлений экспансии России и США также свидетельствует о существенных общих особенностях.

Период континентальной экспансии США открывается территориальными претензиями американцев в трех направлениях – южном, северном и западном. Первые два десятилетия XIX в. стали временем энергичных попыток продвижения в каждом их них. На западе у Франции была приобретена Луизиана, на юге – захвачена принадлежащая Испании Флорида, и лишь на севере американцы не смогли добиться успеха, хотя именно стремление завоевать (или, как выражались сами американцы, «освободить от британской тирании») Канаду, о которой США грезили еще со времен войны за независимость, стало основной причиной англо-американской войны 1812 г.

Дальнейшее покорение североамериканского континента гражданами США было связано исключительно с продвижением на запад. Однако некогда монолитное западное направление во второй четверти XIX в. распалось на три вектора: юго-западный (Техас), северо-западный (Орегон) и центральный (Калифорния). При этом за каждым из направлений экспансии стояли четко очерченные группы интересов. Продвижение в Техас отстаивали в первую очередь представители южных плантаторско-рабовладельческих кругов, которые стремились всемерно расширить зону распространения «особого южного института», как они именовали рабство. Присоединение Орегона, точнее его раздел с Великобританией на наиболее выгодных для США условиях, отвечал чаяниям широких фермерских кругов в северных штатах, рассчитывавших получить доступ к дешевым землям. Наконец, особую заинтересованность в Калифорнии проявляли купеческие круги Новой Англии в связи с возможностью развития торговли с Китаем, хотя из «общих соображений» Калифорния привлекала сторонников экспансии как юго-западном, так и северо-западном направлениях.

Борьба между аристократическо-рабовладельческой и либерально-индустриальной моделями экспансии наиболее отчетливо проявилась в вопросах о присоединении Техаса и войне с Мексикой. В течение девяти лет северяне блокировали аннексию Техаса, а после «ненужной», по их мнению, войны с Мексикой, им удалось существенно умерить экспансионистские аппетиты южан. В этом контексте сецессию Юга и провозглашение Конфедерации южных штатов можно рассматривать как последнюю отчаянную попытку создать рабовладельческую империю, в которую в дальнейшем предполагалось включить существенную часть мексиканских территорий, Кубу и некоторые другие острова Карибского бассейна.

Колониальная экспансия США осуществлялась по векторам, заданным в ходе континентального этапа. Дальнейшее продвижение на северо-запад ознаменовалось покупкой Аляски, которую, правда, иногда рассматривают в качестве последнего шага континентальной фазы. Приобретение колониальных владений в Тихом океане задавалось импульсом калифорнийского побережья. Проникновение в Карибский бассейн и Центральную Америку стало логическим продолжением южного и юго-западного направлений экспансии – преимущественно в форме сии, однако на новом уровне – не в форме аннексий (единственное исключение – Пуэрто-Рико), а посредством создания системы протекторатов и экономического закабаления (неоколониализм).

Первоначально двумя основными направлениями экономической экспансии стали западное (Китай) и южное (Центральная и Южная Америка), что позволяет говорить об однонаправленности и даже параллельности колониального и экономического векторов. После Первой мировой войны добавилось третье направление экономической экспансии – движение капиталов в восточном направлении, в Европу.

Продвижение в трех указанных направлениях продолжилось на этапе военно-экономической экспансии, но на качественно более высоком уровне. Практически синхронно в трех различных концах земного шара возникают военно-политические организации под эгидой и прямым руководством США. На южном (латиноамериканском) направлении – это «Пакт Рио» и ОАГ; на восточном (западноевропейском) – НАТО; на западном (восточноазиатском и тихоокеанском) – АНЗЮС, СЕАТО, кроме того двусторонние договоры о взаимопомощи связывали США с Японией, Южной Кореей и Тайванем. Уже в середине 1950-х гг., «локальные» векторы американской экспансии охватили значительную часть земного шара, и переход к глобальной экспансии становился естественным и закономерным. Из последних примеров прямого военного вмешательства Соединенных Штатов в конфликты на противоположной стороне нашей планеты – операция в Афганистане и вторжение в Ирак.

В истории американской экспансии, таким образом, достаточно четко прослеживается смена векторов – достаточно обоснованная и объяснимая.

Российская экспансия, напротив, представляет собой постоянное давление по трем магистральным направлениям: западному, южному и восточному –

хотя удельный вес и значимость этих направлений в различные периоды истории могли существенно различаться. В действительности векторов российской экспансии оказывается даже больше, поскольку в рамках каждого из перечисленных направлений можно выделить несколько «силовых линий».

Движение на запад изначально осуществлялось вдоль двух линий: северо-западной (борьба за Балтику) и центральной (воссоединение белорусских и украинских земель), позднее в качестве самостоятельной оформилась третья – юго-западная (на Балканы).

Южное направление первоначально распадалось на две линии, одна из которых шла в Северное Причерноморье, вторая – вдоль каспийского побережья в Иран. Со временем здесь происходит определенная трансформация, и можно говорить о кавказском и среднеазиатском векторах. Интересно, что юго-западный и кавказский векторы задавались движением на Стамбул вдоль противоположных побережий Черного моря. Восточное направление «разветвляется» только по достижению Тихого Океана. Северная линия идет на Аляску, южная – в Приморье и Манчжурию, центральная, в течение длительного времени наименее востребованная, – на Сахалин и Курильские острова.

Характерно, что последние территориальные приобретения в западном и восточном направлениях были сделаны одновременно – после окончания Второй мировой войны, когда в состав СССР был включен Кенигсберг (Калининград) и Южный Сахалин с Курильскими островами.

Военно-политическая экспансия России выступает прямым продолжением экспансии континентальной, и, по сути, носит тот же континентальный характер. На западе ее отражением стало создание социалистического лагеря и Варшавского договора, на востоке – экспорт революции в Северную Корею, Китай и Вьетнам (правда, Китай не долго оставался в зоне советского влияния), на юге – вторжение в Афганистан и мечты о выходе к побережью Индийского океана. Так же как и для США, 1950-е и 1960-е гг. стали временем глобализации советской экспансии, однако с более скромными результатами.

Начальные точки российской и американской экспансии лежали в противоположных концах земного шара. Но благодаря стремительному расширению каждой из держав в XIX в. происходит географическое соприкосновение двух империй – евразийской и американской, и даже своеобразный передел мира в отдельно взятой его части. Речь идет о продаже Аляски, которая в тех условиях носила взаимовыгодный характер.

 На рубеже XIX–XX вв. векторы российской американской экспансии вновь пересеклись, на этот раз на Дальнем Востоке. Новое взаимодействие оказалось не столь безоблачным – достаточно вспомнить позицию США в ходе русско-японской войны и участие американцев в интервенции – но в этот период еще слишком рано говорить и об открытой конфронтации.

Лишь после Второй мировой войны происходит прямое столкновение интересов США и СССР, ставшее частью глобального противостояния «холодной войны». Европа и Юго-Восточная Азия как места пересечения векторов экспансии обеих держав стали первыми «заложниками» борьбы двух империй, отголоски которой в скором времени были слышны во всех уголках нашей планеты, чему способствовали глобализация притязаний каждой из сторон и, соответственно, конфликта между ними.

Еще одной характерной имперской чертой, объединяющей Россию и США, является их ярко выраженная полиэтничность. Многонациональный состав населения формируется либо посредством ассимиляции населения присоединяемых территорий, либо за счет иммиграции – привлечения иностранных колонистов для освоения имеющихся территорий. Оба этих фактора присутствуют как в российской, так и в американской истории, однако их соотношение различно.

Коренное население североамериканского континента – индейцы безжалостно изгонялось на бесплодные земли и физически уничтожалось. Полноправными гражданами США стали лишь французские жители Нового Орлеана и его окрестностей, а также мексиканцы, проживающие на отторгнутых у Мексики территориях.

Главным источником формирования американской нации стала иммиграция. Концепция «плавильного котла» в целом хорошо описывает процесс ассимиляции мигрантов из различных стран Европы, но не из других регионов мира.

 В современных Соединенных Штатах полиэтничность проявляется через выделение следующих крупных этнорасовых групп: белые, афроамериканцы, латинос, индейцы, выходцы из Азии.

В России, напротив, фактор привлечения внешних мигрантов играл определенную роль лишь на отдельных этапах развития нашего государства.

Полиэтничность Российской империи, СССР и современной России – прямой результат территориальной экспансии. Ни в коей мере не идеализируя имперскую национальную политику России – здесь можно вспомнить и кавказские войны, и покорение Средней Азии, и вынужденную миграцию в Турцию ряда кавказских народов, и сталинские депортации – все же можно говорить о гораздо более комфортных условиях для национального выживания и развития, нежели получило коренное население США.

Типологическая схожесть развития российской и американской империй, общность их судеб, наличие ярко выраженных параллелей в развитии, в конце концов – одновременное возвышение во второй воловине XX в. – не должны затенять и важнейшее различие.

Россия за последние два десятилетия пережила геополитическую катастрофу – распад СССР (который являлся формой существования Российского государства) ознаменовался потерей государственных территорий, сфер влияния и союзников. Результатом поражения в «холодной войне» стало «иррационально быстрое сжатие», «сброс территорий»^[15], в результате чего Россия оказалась отброшена к границам середины XVII в.

(на разных направлениях конкретная «временна́я привязка» современных российских границ может отличаться), отказавшись от результатов последних трех с половиной столетий территориальной экспансии. Тот же самый период Соединенные Штаты использовали для наращивания своего геополитического потенциала и по сегодняшний день продолжают активно осуществляют экспансию, объектом которой является весь мир; после распада СССР сфера американского влияния выросла, прежде всего за счет государств и территорий, входивших в «зону ответственности» СССР или являвшихся его частью.

Распад империй – закономерное явление. Отличительной особенностью империи заключается ее неспособность существовать в состоянии гомеостатического равновесия. В тот момент, когда империя прекращает расти, расширяться – будь то движение вширь или движение вглубь – начинается процесс распада, хотя зачастую он является обратимым.

Это не первое испытание подобного рода, выпавшее нашей стране. Распад российской империи на рубеже 1910-х – 1920-х гг. оказался обратимым, хотя потребовалась новая идеологическая парадигма для ее восстановления.

 Одним из возможных вариантов дальнейшего развития России является ее конституирование в качестве либеральной империи – иными словами речь идет о воссоздании империи на основе качественно иной идеологической модели. Альтернативой является трансформация базовых элементов имперообразующего государства, что равнозначно добровольному отказу от роли и статуса империи.

До сих пор ни одна империя не существовала вечно, и нет оснований полагать, что Америка окажется исключением. Десять лет назад Збигнев Бжезинский, один из крупнейших идеологов современного американского империализма, с уверенностью давал Соединенным Штатам тридцать лет мировой гегемонии^[16]. Треть этого срока уже прошла. Американская империя пока что продолжает расширяться, хотя последние события на Ближнем Востоке свидетельствуют, что бремя империи и издержки, связанные с ее непрестанным расширением, становятся слишком тяжелыми для США.

^[1]Савицкий П.Н. Континент Евразия. М., 1997. С. 418.

^[2]Семенов-Тян-Шанский В.П.О могущественном территориальном владении применительно к России. Очерк политической географии. Пг., 1915. С. 15.

^[3]Там же. С. 15–17.

^[4]Подробнее относительно дискурса понятия «империя» см.: Зеленева И.В. Геополитика и геостратегия России (XVIII – первая половина XIX века). СПб., 2005. С. 7–19.

^[5]Адамс Г. Воспитание Генри Адамса. М., 1988. С. 439.

^[6] Congressional Globe. 28th Congress, 1st Session, 1844. P. 380.

^[7] O'Sallivan J. "The Great Nation of the Futurity” // United States Democratic review. Vol. 6, No. 23 (November 1839). P. 427.

^[8]Washington Post. June 2, 1845.

^[9]A Compilation of the Messages and Papers of the Presidents, 1789–1897. Vol. 1–10. Washington, 1968. Vol. 3. P.308.

^[10]Fukuyama F. The End of History and the Last Man. New York, 1998. P. 262–264; Doyle M. Kant, Liberal Legacies, and Foreign Affairs // Philosophy and Public Affairs. Vol. 12. No. 3 (Summer 1983). P. 213–224.

^[11]История внешней политики и дипломатии США, 1867–1918. М., 1997. С. 194.

^[12]Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 1–3. М., 2006–2007. Т.3. Время мира. С. 4.

^[13] Барсенков А.С., Вдовин А.И. История России, 1917–2004. М., 2005. С 174.

^[14] U.S. Public Law 86-90. Joint Resolution providing for the designation of the third week of July as "Captive Nations Week.” Approved July 17, 1959, by President Dwight D. Eisenhower.

^[15] См.: Цымбурский В.Л. Остров Россия. Перспективы российской геополитики // Политические исследования. 1993. № 5. С. 18–19.

^[16] Бжезинский З. Великая шахматная доска. М., 2003. С. 231–254.

Источник